— Хлебное зерно? — живо переспросил Смит.
— Да, мистер Смит, но одно-единственное…
— Вот так находка, Герберт! — улыбаясь, сказал моряк. — Что мы можем сделать из одного зёрна?
— Мы испечём хлеб! — ответил Сайрус Смит.
— Хлеб, печенье, торты, пирожные, — подхватил Пенкроф. — Боюсь только, как бы мы не растолстели от мучной пищи!
Герберт, не придавший никакого значения своей находке, хотел уже выбросить зёрнышко, но Сайрус Смит взял его, осмотрел и, убедившись, что оно было в хорошем состоянии, поднял глаза на моряка.
— Пенкроф, — сказал он спокойно, — знаете ли вы, сколько колосьев может дать одно зерно?
— Полагаю, что один колос, — ответил моряк, удивлённый вопросом.
— Десять, Пенкроф! А знаете ли вы, сколько зёрен может дать колос?
— Право, не знаю.
— В среднем по восемьдесят. Следовательно, посадив это зёрнышко, мы при первом же сборе урожая снимем восемьсот зёрен, которые при втором сборе дадут шестьсот сорок тысяч зёрен, при третьем — пятьсот двенадцать миллионов, а при четвёртом — свыше четырёхсот миллиардов зёрен, если, конечно, ни одно зёрнышко не погибнет. Вот!
Товарищи слушали Сайруса Смита не прерывая. Они были ошеломлены названными им цифрами. И, однако, эти цифры были правильные.
— Так-то, друзья мои, — продолжал инженер, — такова прогрессия плодородия почвы. А что значит эта прогрессия хлебного зёрна рядом с прогрессией макового, приносящего тридцать две тысячи зёрен при первом же урожае, или табачного, дающего триста шестьдесят тысяч? Если бы не тысячи причин, действующих губительно на эти растения, в несколько лет весь земной шар был бы заполнен ими. А теперь, Пенкроф, отвечайте, знаете ли вы, сколько четвериков хлеба составят четыреста миллиардов зёрен?
— Нет, — ответил моряк, — но зато я твёрдо знаю, что я осёл…
— Так знайте же, Пенкроф, что, если считать по сто тридцать тысяч зёрен на четверик, это составит свыше трёх миллионов четвериков.
— Трёх миллионов! — вскрикнул Пенкроф.
— Да, трёх миллионов.
— В четыре года?
— В четыре года, — подтвердил Сайрус Смит, — а может быть, даже и в два, если под этой широтой можно собирать по два урожая в год.
На это заявление Пенкроф ответил громогласным «ура».
— Отсюда следует, Герберт, — закончил инженер, — что ты сделал исключительно важную для нас находку. Помните, друзья, что в том положении, в котором мы очутились, всё, буквально всё может сослужить нам службу. Очень прошу вас — никогда не забывайте этого.
— Обещаю вам, мистер Смит, что мы не забудем, — ответил за всех Пенкроф. — И если я когда-нибудь найду зерно табака, дающее триста шестьдесят тысяч зёрен, уверяю вас, я не выброшу его на ветер! А теперь знаете, что нам остаётся сделать?
— Посадить это зерно, — ответил Герберт.
— Правильно, — сказал Гедеон Спилет, — и беречь его как зеницу ока, ибо в нём заключаются все наши надежды на будущие урожаи.
— Если только оно взойдёт, — добавил моряк.
— Оно взойдёт, — уверенно сказал инженер.
Это происходило 20 июня — как раз подходящее время для посева единственного и драгоценнейшего зёрнышка. Сначала думали посадить его в глиняный горшок, но по зрелом размышлении решено было довериться природе и высадить его прямо в землю. В тот же день произвели «сев», и не приходится говорить, что все меры предосторожности были приняты, чтобы результат его был удачным.
Погода несколько прояснилась, и колонисты воспользовались этим, чтобы взобраться на «крышу» Гранитного дворца. Там, на плоскогорье, они выбрали местечко, защищенное со всех сторон от ветров, на которое полуденное солнце изливало всю силу своих лучей. Они очистили от насекомых и червяков площадку, вскопали её, устлали ровным слоем удобренной извести и слегка увлажнённой земли и высадили туда бесценное зёрнышко. Затем место это огородили палисадником.
Казалось, что колонисты закладывают первый камень здания. Пенкроф вспомнил день, когда он пытался и не осмеливался зажечь единственную на острове спичку. Но сегодня дело было ещё важней. Действительно, тем или иным способом, днём раньше или днём позже, но колонисты добыли бы себе огонь. Другое дело это зерно — никакие усилия не вернут его им, если, по несчастью, оно погибнет.
С этих пор не проходило и дня, чтобы Пенкроф не посетил огороженный клочок земли, который он серьёзно называл своим «хлебным полем». Горе насекомым, которые осмеливались приблизиться к этому заповедному месту! Пенкроф не давал им пощады.
В конце июня, после долгих беспрестанных дождей, начались холода, и 29 июня термометр Цельсия, если бы такой был на острове, показывал бы не меньше 6° ниже нуля.
Льдины скопились у устья реки Благодарности, и в скором времени вся река замёрзла. Ещё раньше покрылось льдом озеро.
Колонистам пришлось несколько раз пополнять свой запас топлива. Пенкроф, раньше чем река стала, сплавил по её течению несколько огромных плотов с валежником. К древесному топливу колонисты добавили несколько тележек каменного угля, за которым приходилось ходить к самому подножию горы Франклина.
Тепло, выделяющееся при сгорании каменного угля, было особенно оценено колонистами, когда 4 июля температура упала до 15° ниже нуля. Они сложили вторую печь в столовой и проводили там за работой всё время.