Наступление весны привело в восторг обитателей Гранитного дворца, и вскоре они стали проводить в нём только часы еды и сна.
В конце сентября колонисты много охотились. Пенкроф преследовал Сайруса Смита требованиями дать наконец обещанные ружья. Зная, что без специальных инструментов и калибров невозможно сделать мало-мальски пригодное огнестрельное оружие, инженер всё время отмалчивался, а когда Пенкроф прижимал его к стене, просил обождать ещё немного или отговаривался тем, что Герберт и Гедеон Спилет стали меткими стрелками из лука. Действительно, от их стрел не могли спастись теперь ни агути, ни кенгуру, ни водосвинки, ни голуби, ни дикие утки, ни прочие пернатые, четвероногие, ползающие, летающие и бегающие существа.
Но упрямый моряк не слушал его доводов и заявлял инженеру, что будет приставать к нему до тех пор, пока тот не исполнит его просьбу. Гедеон Спилет поддерживал, впрочем, Пенкрофа.
Но в данную минуту Сайруса Смита занимал не столько вопрос об оружии, сколько об одежде. Платье колонистов выдержало эту зиму, но не могло сохраниться до будущей. Нужно было во что бы то ни стало добыть либо шкуры пушных зверей, либо шерсть. Самым разумным было обзавестись стадом муфлонов, благо их немало было на острове, и стричь их по мере надобности.
Загон для домашнего скота, птичий двор для пернатых — иначе говоря, некоторое подобие фермы, — вот что нужно было колонистам создать в течение весны и лета в каком-нибудь пункте острова.
Для этого следовало как можно скорей осмотреть не исследованные до сих пор части острова: густые леса на правом берегу реки Благодарности — от её устья до Змеиного полуострова — и всё западное побережье. Но эту экспедицию можно было предпринять только после стойкого улучшения погоды, то есть приходилось отложить её по меньшей мере на целый месяц.
Колонисты с нетерпением ждали этого времени, тем более, что одно неожиданное событие усилило их стремление ознакомиться со своими владениями.
Дело было 24 октября. В этот день Пенкроф отправился на осмотр западней, где он всегда держал приманки.
В одной из западней он нашёл трёх животных, которые должны были обрадовать Наба: то были самка пекари и два её детёныша.
Пенкроф в восторге взвалил добычу себе на плечи и отправился в Гранитный дворец, спеша похвастать успехом перед товарищами.
— Ура, мистер Смит! — крикнул он. — Нынче у нас роскошный обед! И вы, мистер Спилет, полакомитесь!..
— Я не прочь полакомиться, — ответил журналист. — Только чем?
— Молочным поросёнком, — ответил моряк.
— Только всего? — пожал плечами Спилет. — А я-то решил уже, что вы хотите угостить нас куропаткой с трюфелями.
— Как! — возмущённо закричал моряк. — Вы гнушаетесь молочным поросёнком?
— Не гнушаюсь, — без всякого энтузиазма ответил тот, — и при условии, что…
— Ладно, ладно, господин писатель, — прервал его моряк, не любивший скептического отношения к своим успехам. — Рано вы загордились! Небось месяцев семь тому назад, когда мы только попали на остров, вы не были таким взыскательным.
— В том-то и дело, — невозмутимо ответил журналист, — что человек никогда не довольствуется тем, что имеет…
— Надеюсь, что Наб отличится сегодня. Глядите, этим двум пекарятам не больше чем по три месяца. Они нежны, как масло. Наб, поди сюда! Я сам буду готовить жаркое.
И, сопровождаемый Набом, моряк отправился, священнодействовать на кухню.
Колонисты не мешали ему командовать. Наб и он приготовили действительно роскошный обед: жаркое из пекари, суп из кенгуру, копчёная ветчина, миндаль на десерт, пиво из драцены и чай Освего. Но «гвоздём» пира, бесспорно, были тушёные молодые пекари.
В пять часов пополудни стол был накрыт к обеду в столовой Гранитного дворца.
Суп из кенгуру был признан всеми превосходным.
После супа Наб подал пекари.
Пенкроф пожелал сам поделить их и навалил чудовищные порции на тарелки своих сотрапезников.
Молочные поросята действительно были поразительно вкусными, и Пенкроф с увлечением поедал свою порцию, как вдруг он громко вскрикнул и выругался.
— Что случилось? — спросил Сайрус Смит.
— Случилось… то… что я сломал зуб, — ответил моряк.
— Вот как! Значит, в ваших поросятах есть камешки? — пошутил Гедеон Спилет.
— Очевидно, — сказал Пенкроф, вынимая изо рта твёрдое тело, о которое он сломал зуб.
Это был не камень. Это была дробинка.
Прошло ровно семь месяцев — день в день — с того момента, как колонисты были выброшены на остров Линкольна.
Самые тщательные поиски за всё это время не дали никаких оснований предполагать, что остров обитаем.
Ни один столб дыма не выдавал костра, разожжённого рукой человека, Никаких следов людского труда, ничего, что говорило бы о том, что здесь — теперь или когда-нибудь в прошлом — бывал человек.
Остров казался необитаемым не только в настоящее время, но и во все времена…
И вот всё это логическое построение рухнуло, обращено в прах одной-единственной дробинкой, найденной в теле безобидного зверька!
Ибо эта дробинка была выброшена огнестрельным оружием, и никто другой, кроме человека, не мог владеть этим оружием!
Когда Пенкроф положил дробинку на стол, все колонисты посмотрели на неё с величайшим удивлением.